0°C | Четверг, 7 декабря. Лагерь 30. Пурга продолжается. Положение становится серьёзным. Корма, и то не полный рацион, после сегодняшнего дня остается всего на один день. Завтра надо идти или придется пожертвовать лошадьми. Это еще не беда: с помощью собак можно будет продвинуться дальше, но хуже всего то, что мы сегодня уже попользовались частью той провизии, которая, по расчету, должна расходоваться на глетчере. Первая вспомогательная партия сможет идти не более двух недель с сегодняшнего дня. Буря, по-видимому, еще не собирается утихать. Мелькнувший было вчера вечером проблеск обманул: около 3 ч утра температура воздуха и ветер снова поднялись, и все опять пошло по-прежнему. Не вижу признака конца. Все согласны со мной, что нет возможности тронуться с места. Остается одно: покориться, но это нелегко. Нельзя не признать такое бедствие незаслуженным, когда планы были составлены так тщательно и принятые меры отчасти уже увенчались успехом. Если пришлось бы начинать сначала, не вижу, что можно было бы в этих планах изменить. Сообразно с пережитым опытом были широко приняты в расчет и возможные полосы дурной погоды. Декабрь у нас здесь лучший из всех месяцев, и самый осторожный организатор не мог предвидеть такого декабря. Тяжко лежать в спальном мешке и думать, как все это ужасно, а между тем при сплошном свинцовом небе положение наше с каждым часом ухудшается. А температура 0°C. Мирз от снега временно ослеп на один глаз. Надеюсь, этот отдых ему поможет. Он говорит, что глаз уже давно у него болел. В такую погоду не может быть хорошего настроения, но наши ребята всегда готовы развеселиться, и вчера, во время краткого проблеска надежды, уже слышался смех. Полночь. Нисколько не лучше или почти нисколько. Барометр поднимается. В этом, пожалуй, слабый луч надежды. Такое положение – вынужденное бездействие, когда каждый час на счету, – хоть кого выведет из терпения. Сидеть тут и созерцать испещренные пятнами зеленые стены палатки, лоснящиеся мокрые бамбуковые шесты, развешанные посредине грязные, промокшие носки и другие предметы, печальные лица товарищей, прислушиваться к неумолкаемому шлепанью мокрого снега и к хлопанью парусины под напором ветра, чувствовать, как прилипает одежда и все, к чему прикасаешься, и знать, что там, за этой парусиной, нет ничего, кроме окружающей тебя со всех сторон сплошной белой стены, – таково наше занятие. Если к этому прибавить горькое чувство, с которым мы вынуждены признать возможность провала всего нашего плана, то каждый поймет, как незавидно наше положение. Все же возможно продолжать борьбу, находя новый стимул в самих этих постоянно возникающих затруднениях. Camp 30. The storm continues and the situation is now serious. One small feed remains for the ponies after to-day, so that we must either march to-morrow or sacrifice the animals. That is not the worst; with the help of the dogs we could get on, without doubt. The serious part is that we have this morning started our summer rations, that is to say, the food calculated from the Glacier depot has been begun. The first supporting party can only go on a fortnight from this date and so forth. The storm shows no sign of abatement and its character is as unpleasant as ever. The promise of last night died away about 3 A.M., when the temperature and wind rose again, and things reverted to the old conditions. I can find no sign of an end, and all of us agree that it is utterly impossible to move. Resignation to misfortune is the only attitude, but not an easy one to adopt. It seems undeserved where plans were well laid and so nearly crowned with a first success. I cannot see that any plan would be altered if it were to do again, the margin for bad weather was ample according to all experience, and this stormy December – our finest month – is a thing that the most cautious organiser might not have been prepared to encounter. It is very evil to lie here in a wet sleeping-bag and think of the pity of it, whilst with no break in the overcast sky things go steadily from bad to worse (T. 32º). Meares has a bad attack of snow blindness in one eye. I hope this rest will help him, but he says it has been painful for a long time. There cannot be good cheer in the camp in such weather, but it is ready to break out again. In the brief spell of hope last night one heard laughter. Midnight. Little or no improvement. The barometer is rising – perhaps there is hope in that. Surely few situations could be more exasperating than this of forced inactivity when every day and indeed one hour counts. To be here watching the mottled wet green walls of our tent, the glistening wet bamboos, the bedraggled sopping socks and loose articles dangling in the middle, the saddened countenances of my companions – to hear the everlasting patter of the falling snow and the ceaseless rattle of the fluttering canvas – to feel the wet clinging dampness of clothes and everything touched, and to know that without there is but a blank wall of white on every side – these are the physical surroundings. Add the stress of sighted failure of our whole plan, and anyone must find the circumstances unenviable. But yet, after all, one can go on striving, endeavouring to find a stimulation in the difficulties that arise. |