| Понедельник, 5 марта. Завтрак. К сожалению, должен сказать, что дела идут хуже и хуже. Вчера ненадолго поднялся ветер, и наши мизерные утренние 3,5 мили к вечеру мы дотянули до 9 с небольшим. Легли спать, поужинав чашкой какао и замороженным, едва подогретым пеммиканом (лагерь 47). Такое воздержание сказывается на всех, главным образом на Отсе, ноги которого в плачевном состоянии. Одна нога вчера к ночи страшно распухла, и сегодня он сильно хромает. Мы выступили, позавтракав пеммиканом с чаем. Стараемся себя уверить, что так пеммикан вкуснее. Утром шли 5 ч по несколько лучшей дороге, покрытой высокими бугорчатыми застругами. Раза два сани опрокидывались. Прошли около 5,5мили. До склада остается два больших перехода и еще около четырех миль. Топливо совсем уже на исходе, и бедный Солдат почти вконец умаялся. Это вдвойне печально, потому что мы ничем не можем ему помочь. Обилие горячей пищи еще могло бы его поддержать, но и то, боюсь, что очень мало. Никто из нас не ожидал таких страшных холодов. Больше всех страдает от них Уилсон. Причиной этого является, главным образом, самоотверженная преданность, с которой он ухаживает за ногами товарища. Друг другу мы помочь не в состоянии, каждому хватает заботы о самом себе. Мы мерзнем на ходу, когда дорога трудная и ветер пронизывает насквозь нашу теплую одежду. Товарищи бодрятся, лишь когда мы забираемся в палатку. Положили себе задачей довести игру до конца, не падая духом, но тяжело долгие часы надрываться и сознавать, что продвигаемся так медленно. Можно только твердить: «Помоги нам, Бог!» – и плестись через силу, страдая от холода, чувствуя себя вообще отвратительно, хотя внешне и сохраняя бодрость. В палатке мы болтаем о всякой всячине, избегая говорить о еде с тех пор, как решили восстановить полные рационы. Это рискованно, но идти голодными в такое время мы положительно не могли бы. Lunch. Regret to say going from bad to worse. We got a slant of wind yesterday afternoon, and going on 5 hours we converted our wretched morning run of 3 1/2 miles into something over 9. We went to bed on a cup of cocoa and pemmican solid with the chill off. (R. 47.) The result is telling on all, but mainly on Oates, whose feet are in a wretched condition. One swelled up tremendously last night and he is very lame this morning. We started march on tea and pemmican as last night—we pretend to prefer the pemmican this way. Marched for 5 hours this morning over a slightly better surface covered with high moundy sastrugi. Sledge capsized twice; we pulled on foot, covering about 5 1/2 miles. We are two pony marches and 4 miles about from our depot. Our fuel dreadfully low and the poor Soldier nearly done. It is pathetic enough because we can do nothing for him; more hot food might do a little, but only a little, I fear. We none of us expected these terribly low temperatures, and of the rest of us Wilson is feeling them most; mainly, I fear, from his self-sacrificing devotion in doctoring Oates’ feet. We cannot help each other, each has enough to do to take care of himself. We get cold on the march when the trudging is heavy, and the wind pierces our warm garments. The others, all of them, are unendingly cheerful when in the tent. We mean to see the game through with a proper spirit, but it’s tough work to be pulling harder than we ever pulled in our lives for long hours, and to feel that the progress is so slow. One can only say ‘God help us!’ and plod on our weary way, cold and very miserable, though outwardly cheerful. We talk of all sorts of subjects in the tent, not much of food now, since we decided to take the risk of running a full ration. We simply couldn’t go hungry at this time. |